Лучшие интервью — это те, в которых тебе не нужно ничего продавать.
читать дальше
Где-то в районе семнадцати я подумал: «Может, стать адвокатом?» Но почти сразу отказался от этой идеи. Слишком уж медленно я читаю. А кому нужен адвокат, водящий пальцем по странице?
Когда я впервые разделся перед камерой, я сделал это ради своей матери. Помню, она вечно жаловалась: «Это же чушь какая-то. Женщины ходят по экрану голыми, а на мужчинах вечно надеты какие-то штаны». Поэтому, мама, имей в виду: это все для тебя.
Помню, как в самом начале сестра донимала меня: «Вечно ты умираешь в этих своих фильмах». Что я мог ответить ей? Знаешь, говорю, с чего-то же надо начинать.
Я не остался в Лос-Анджелесе по одной очень простой причине — этому городу не хватает чувства юмора. Страшно представить, кем бы я стал, если бы задержался там чуть дольше.
Когда ты становишься знаменитостью, все вдруг начинают дарить тебе всякие штуки, и ты вроде благодаришь их, а сам думаешь: «Какого хера вы ничего мне не предлагали, когда я себе даже поездку на автобусе позволить не мог?»
С такой кровью, как у меня, я давно уже должен был сделаться шизофреником. Моя немецкая половина всегда и все хочет взять под контроль, а ирландская вечно пытается вырваться на свободу и устроить дебош.
Немцы вечно достают меня дурацкими вопросами про Ирландию. Типа: «Ну что, найдется у вас в Ирландии хоть пара писателей?» А я им: «Вы это серьезно? Джеймс Джойс, Оскар Уайльд, Сэмюэл Беккет... Продолжать?»
Мы живем в ужасное время. Никто больше не хочет слушать за обедом «Металлику».
Все кругом психи, все. А тот, кто считает, что он не псих, псих вдвойне, потому что занимается самой сумасшедшей штукой в мире — отрицает, что псих.
Можно относиться серьезно к себе и можно относиться серьезно к работе. Но нельзя относиться серьезно ко всему сразу.
Поверьте, если я по-настоящему захочу сделать какую-то дикость, мне будет плевать, появится это завтра в газетах или нет.
Я люблю скорость. Скорость — это опасность, а опасность и скорость — это две вещи, которые завораживали меня с детства. Когда мне было двенадцать, я думал только о том дне, когда мне исполнится семнадцать и я смогу наконец получить права. Но и в четыре я мечтал сесть за руль — так, как мечтают все дети. Мне было абсолютно все равно, что это будет — машина или трактор, и вот что я хочу сказать: вы когда-нибудь думали о том, почему детям так этого хочется? Психологи говорят: этап взросления. Но если это просто взросление, почему тогда четырехлетние дети хотят сесть за руль, а не просят дать им вскипятить чайник? Может, конечно, кто-то и просил чайник, но точно не я.
Я надеюсь, что следующее поколение, насмотревшись на нас, скажет: «Господи, как они умудрились сотворить всю эту хуйню». Подумают — и сделают все иначе.
Боги всегда смотрели на людей с завистью. Потому что им недоступно то, что доступно нам, — возможность умереть.
Смертность — лучшая мотивация, чтобы хоть что-то сделать в жизни.
Сыграв в «Прометее» и множество раз пересмотрев «Бегущего по лезвию бритвы», я четко усвоил: есть все же что-то в этих андроидах.
Так сложно сесть и написать хороший сценарий. Так просто сидеть на заднице и все критиковать.
Тарантино — человек, который питается фильмами, дышит фильмами и существует благодаря фильмам. Это может быть все что угодно, даже шведская хуйня из 1963-го, но ты притаскиваешь ему этот фильм, и он говорит: «Да, старик, конечно, смотрел».
Самый страшный фильм, который я когда-либо видел, — первая часть «Челюстей». Ты можешь жить за тысячу километров от океана и купаться только в бассейне, но тебе все равно будет страшно, потому что настоящий ужас — это иррациональная штука.
Съемки «Людей Икс» не прошли для меня даром. Например, я научился гнуть взглядом металл, хотя на это все же потребовалось немного времени.
Я обожаю, когда в съемках заняты непрофессиональные актеры. Только у них ты чему-то и учишься.
Я всегда подхожу к роли как зритель. Ведь кино смотрят зрители, не актеры.
В моих глазах порно всегда выглядело чудовищным атавизмом. Я просто не понимаю, как порно может существовать в мире, где все стало легче и доступнее. Если тебе нужно куда-то, ты просто включаешь компьютер, покупаешь билет и прыгаешь в самолет. Сегодня так просто попасть куда-то, съесть что-то, выпить что-то и кого-то трахнуть, и тут вдруг ты узнаешь, что только в США 24 миллиона людей зависимы от порно.
На хорошей кухне всегда должны водиться хорошие устрицы.
Я неплохо готовлю, но я никогда не готовлю для себя. Готовить для себя, как мне кажется, это вершина эгоизма. Когда я один, я просто покупаю что-то навынос, но я получаю истинное наслаждение, когда мне предоставляется шанс приготовить что-то для кого-то.
Мне нравятся морщины на моем лбу, потому что это и есть моя жизнь. Вот этой меня наградила девушка, разбившая мое сердце. Разве я могу хоть когда-то захотеть от нее избавиться?
Человека так просто сделать счастливым. Спускаясь вечером в подземку и покупая билет, ты говоришь кассиру: «Как поживаете?» А он тебе: «Все в порядке. А вы?» И все. Вы разошлись и никогда больше не встретитесь, зато вы накормили друг друга чем-то очень важным — небольшим куском внимания.
Так важно иногда лишить себя комфорта.
Моя лондонская квартира очень маленькая, и все, о чем я мечтаю, — это установить в ней винтовую лестницу. Да, она будет просто упираться в потолок, но у меня всегда будет ощущение, что там, наверху, что-то есть.
Я прекрасно понимаю предназначение спячки. Так приятно иной раз завалиться в берлогу, выкрутить музыку на полную, поиграть в пинг-понг, а потом, снова почувствовав голод, выбраться наружу и устроить всем настоящий ад.
Если я иду танцевать, то я иду танцевать, а не переминаюсь под музыку.
Я все еще могу включить Slayer (американская метал-группа, образованная в начале 1980-х. — Esquire) на полную громкость.
Я до сих пор так и не понял, зачем люди снимают кино.
Налегайте на сардины, чуваки. Говорят, там есть кальций. отсюда